тому благодарности, поэтому чувства мои проистекают из источника более
чистого». Граф Александр еще больше рассердился: в ответе своем он с злою
ирониею повторял известия о более чем человеколюбивом способе, какой употребила
Дашкова для утешения своей несчастной сестры, писал, что такой способ утешения
будет служить памятником ее бескорыстия в потомстве, что этот поступок ее будут
приводить в назидание. «Вы благоразумно поступаете, – писал он, – желая
уменьшить достоинство благодарности, потому что не имеете этого чувства в
значительном количестве, и, чтоб совершенно от него освободиться, говорите, что
ничем не обязаны всей своей родне. Позвольте напомнить вам, что вы ошибаетесь.
Во-первых, вы обязаны своей сестре тем, что муж ваш был послан в
Константинополь, и множеством других мелких услуг; она по вашему желанию
удержала отправление ваше в Москву и предложила вам дом, ей тогда подаренный.
Относительно
отца нашего я не распространяюсь об обязанностях, которые вы к нему имеете.
Всем известны также заботы дяди и тетки о вашем воспитании и об устройстве
вашей судьбы».
Императрица, разумеется, не сочла позволительным для себя не быть
великодушною относительно человека с европейскою известности, Миниха,
безопасного по своей старости и ино-странству, делавшему его одиноким; притом
старик мог еще быть полезен. При Петре III Миних просил или сделать его
сибирским губернатором по знанию тамошних обстоятельств, или поручить ему
главную дирекцию над Ладожским каналом. При Петре он не получил ни того ни
другого;
при Екатерине он сделан генерал-директором над портом Балтийским, портом
Нарвским, над Кронштадтским и Ладожским каналами и над Болховскими порогами.
Люди, содействовавшие перемене, были награждены; противники были прощены или
наказаны очень легко сравнительно с наказаниями, сопровождавшими прежние
перемены; оставалось деятельности неутомимою и серизною показать
противоположность нового правления с прежним.
Между бумагами Екатерины II находится собственноручная ее записка на
французском языке; в этой записке говорится, что на пятый или на шестой день по
своем восшествии на престол императрица присутствовала в Сенате, которому
приказала собираться в Летнем дворце, чтоб ускорить течение дел. Сенат начал с
представления о крайнем недостатке в деньгах; представил также, что цена хлеба
в Петербурге поднялась вдвое против прежнего. На первое Екатерина отвечала, что
употребит на государственные нужды собственные комнатные деньги, что,
«принадлежа сама государству, она считает и все принадлежащее ей собственности
государства, и на будущее время не будет никакого различия между интересом
государственным и ее собственным». Сенаторы встали и со слезами на глазах
благодарили императрицу за такие чувства. Екатерина велела выдать из комнатных
денег, сколько было нужно на государственные потребности. Для понижения же цен
на хлеб в Петербурге она запретила временно вывоз хлеба за границу, что в два
месяца произвело дешевизну всех припасов. Потом на очереди было дело о
позволении евреям въезжать в Россию, и это дело привело императрицу в большое
затруднение. «Не прошло еще восьми дней, – думала она, – как я вступила на
престол и была возведена на него для защиты православной веры; я имею дело с
народом религиозным, с духовенством, которому нечем жить вследствие отобрания
имений, меры необдуманной; умы в сильном волнении, как обыкновенно бывает после
такого важного события; начать царствование указом о свободном въезде евреев
было бы плохим средством к успокоению умов; признать же свободный въезд евреев
вредным было невозможно». Из этого затруднения вывел Екатерину сенатор князь
Одоевский, который встал и сказал ей: «Не угодно ли будет в. яству прежде
решения дела взглянуть, что императрица Елизавета собственноручно написала на
полях подобного же доклада». Екатерина велела принести дело и прочла: «От
врагов Христовых не желаю корыстной прибыли». Прочитавши, Екатерина обратилась
к генерал-прокурору Глебову и сказала ему: «Я желаю, чтоб это дело было
отложено».
В журналах и протоколах Сената мы не найдем тех известий и подробностей,
какие находим в записке Екатерины. Из них видим, что со дня вступления на
престол до 1 сентября, когда императрица отправилась в Москву для коронации,
она присутствовала в Сенате 15 раз. В первый раз ее присутствие записано 1
июля. В это заседание Сенат доложил императрице, что 27 июня получен им был
указ бывшего императора о построении к будущей кампании 1763 года девяти или по
крайней мере шести кораблей и о забрани для того всех лесов, чьи бы то ни были;
Сенат представил, что от этого произойдет обывателям разорение; для такого
чрезвычайного строения и особенно вооружения денег и людей нет, да и нужды в
таком строении не признается. Екатерина не велела исполнять этот указ, равно
как и другие: указ 27 же июня, чтоб не делать отсрочек платежам в банки, и указ
24 мая об учреждении банковых билетов. На другой день, 2 июля, Екатерина также
