торой грозила беда, бывшая бедой и целой России. Кроме Орлова с братьями, по
свидетельству самой Екатерины, в конной гвардии двадцатидвухлетний офицер
Хитрово и семнадцатилетний унтер-офицер Потемкин «направляли все благоразумно,
смело и деятельно».
К концу июня, по словам Екатерины, между соумышленниками в гвардии считалось
до сорока офицеров и около 10000 рядовых. В этом числе не оказалось ни одного
изменника; соумышленники разделялись на четыре группы, и вожди групп собирались
для решений, настоящим же секретом владели трое братьев Орловых. Исполнение
замысла отлагалось до отъезда Петра к заграничной армии; но было решено в
случае открытия умысла собрать гвардию и провозгласить Екатерину царствующею
императрицею.
Как в 1741 году свержение Брауншвейгской фамилии было ускорено приказом
гвардии выступить против шведов в Финляндию, так и теперь провозглашение
Екатерины было ускорено нежеланием гвардии выступать в поход против датчан.
Солдаты волновались, и соумышленники, торопя дело, стали разглашать, что жизнь
императрицы в опасности. Император уехал в Ораниенбаум с своею любимою
компаниею; императрица жила в Петергофе, куда к 29 июня, к своим именинам,
должен был приехать и Петр. 27 июня волнение в гвардии усилилось, речи, что
императрица
в опасности, раздавались громче, солдаты кричали, чтоб их вели в Ораниенбаум
против голштинцев. К капитану Пасеку, главному в одном из четырех отделов,
входит солдат и объявляет, что императрица, наверное, погибла. Пасек отвечает,
что все это вздор, но солдат не успокаивается и прямо от него идет к другому
офицеру с теми же речами. Этот офицер не принадлежал к числу соумышленников;
услыхав страшные слова и узнав от солдата, что он был у Пасека и тот отпустил
его, офицер арестует солдата и идет к майору Войкову донести ему обо всем.
Войков
арестует Пасека и посылает донесение императору в Ораниенбаум. Весть об аресте
Пасека
привела в движение весь Преображенский полк, взволновала соумышленников и в
других полках. Решено было отправить Алексея Орлова в Петергоф к императрице и
привезти ее в Петербург, а Григорий Орлов с другим братом должны были
приготовить все к ее приему. Гетман Разумовский, князь Волконский и Панин знали
об этом решении, замечает Екатерина.
Она не упоминает ни слова об участии княгини Дашковой; напротив, она говорит
об ней следующее: «Княгиня Дашкова, младшая сестра Елизаветы Воронцовой, хочет
присвоить себе честь этой революции, но, не говоря уже о ее родстве,
девятнадцатилетний возраст не позволял никому иметь к ней доверия. Она
говорила, что все доходило до меня чрез нее: но в продолжение шести месяцев я
сносилась со всеми главами предприятия, прежде чем она узнала первое слово.
Правда, что она очень умна, но ум ее испорчен чудовищным тщеславием и сварливым
характером; главы предприятия ее ненавидят, но она была в дружбе с пустыми
людьми, которые и рассказывали ей, что знали, т.е. мелочи».
Это свидетельство в сущности справедливо и подтверждается, как мы видели,
рассказом самой Дашковой. Но для полноты следовало бы прибавить, что Дашкова во
всем этом деле показала необыкновенное усердие и самопожертвование, за что
Екатерина сочла своею обязанностью ее отличить и наградить. Екатерина умолчала
об этом, позабыв о противоречии, какое произойдет между ее словами и делами.
Знаменитая
императрица иногда позволяла себе такие умолчания под влиянием раздражения и
предубеждения против неприятных ей людей. Минута, в которую она высказала
приведенное свидетельство о Дашковой, не принадлежала к числу покойных минут в
жизни Екатерины: она была очень раздражена претензиями Дашковой и
столкновениями ее в этих претензиях с людьми, принять сторону которых Екатерина
имела сильные побуждения. Но выслушаем рассказ Дашковой о событиях 27 июня.
У нее сидел Панин в то время, когда приехал к ней Григорий Орлов с известием
об аресте Пасека. Дашкова встревожилась, но Панин с обычным своим хладнокровием
начал рассуждать, что Пасек посажен за какой-нибудь беспорядок по службе.
Дашкова просила Орлова поехать и осведомиться точнее о причине ареста, и если
он арестован за государственное преступление, то чтоб возвратился к ней с
подробным известием, а брата своего послал бы с тем же к Панину. После отъезда
Орлова Дашкова выпроводила и Панина под предлогом, что хочет успокоиться, а
сама,
накинув мужской плащ, отправилась пешком к дому Рославлева. Отошедши немного от
своего дома, она заметила всадника, быстро мчащегося по направлению к ее дому;
как будто кто-то шепнул ей, что это должен быть Алексей Орлов, ибо она не знала
никого из братьев, кроме Григория. Она громко выкрикнула эту фамилию, всадник
остановился, подъехал к ней и, когда Дашкова назвала себя, сказал: «Я ехал вас
уведомить, что Пасек арестован за государственное преступление,
