короля. Так как слабость здоровья не позволяет ей участвовать в охоте и
других забавах короля, сопровождать его всюду, то она теперь пристрастилась к
музыке, которой прежде терпеть не могла, и во дворце с утра до вечера концерты:
королева играет на клавицимбалах, а король – на скрипичном басе. Хотя
граф Тесин и не может участвовать в придворных концертах, однако правление
остается в руках господствующей партии, и король, чувствуя свою беспомощность,
скрывая внутреннее неудовольствие, преклоняется пред сенаторами, преданными
Франции. Кроме того, лучшие приверженцы короля разъехались по своим местам и
около него никого нет, кроме скоморохов и лукавых друзей; среди них майор
Ливен, руководствуемый своею сестрою, упражняется в одном: чтоб сделать свои
услуги драгоценными французскому послу и его шайке. Панин должен был
признаться, что пока влияние королевы велико; она ласкала патриотов, надеясь с
их помощью усилить власть королевскую; но с другой стороны, внушала королю, что
это люди неспособные и не могут идти в сравнение с сенаторами французской
партии, чрезвычайно искусными в политических делах, отчего король остается во
всегдашнем недоумении и потому слабости и, сколько возможно, удаляется от
государственных дел, что, впрочем, соответствует и его природе, ибо ни в каком
великом предприятии не может найти себе столько удовольствия, как в ничтожных
солдатских
подробностях; когда он приезжает в Стокгольм для присутствия в Сенате, то,
остановись
в своих покоях, употребляет много времени на рассматривание солдатских мелочей
своей роты и потом, зашедши в Сенат на полчаса, с поспешностью возвращается к
супруге.
В июне Панин писал: «Члены придворной партии стараются склонить короля к
перемене системы, чему начальным основанием поставляют возобновление добрых
отношений с Англиею, они употребляют все способы, чтоб король сделал об этом
предложение в Сенате; король много раз им это обещал, но природная вялость не
допустила исполнить обещание, а между сенаторами придворная партия не имеет
никого, кто бы мог подать повод к королевскому предложению. Сенатор Левенгельм
хотя согласен с придворною партиею, но, будучи связан с нею одним честолюбием,
не захочет сделать себя предметом ненависти версальского двора. Я, сколько
приличие могло дозволить, старался подкреплять этого сенатора в пользу
благонамеренных друзей: но теперь прозорливость заставляет от этого отдаляться,
ибо тому другой год, как я не получаю никакого наставления о намерениях вашего
величества, а дела после последнего сейма, конечно, совсем иной вид получили;
их молодое существо требует, чтоб с ними поступали с крайнею
осторожностью,
как с нежными детьми». На это он получил рескрипт: «Мы на благоразумие ваше
совершенную
надежду полагаем, что вы при столь многочисленных разных в Швеции партиях ваше
поведение
так устроите, что оно характеру вашему и вашей особе честь и нашим интересам
пользу приносить будет. Вам и без того уже довольно известно, что наши
намерения главным образом в том состоят, чтоб между обоими дворами восстановить
соседственную дружбу и доброе согласие и ничего противного тому по возможности
не допускать и стараться содержать мир как собственно с шведским двором, так и
вообще на всем Севере, к чему вы давно уже наставления от нас получили, которые
остаются необменными; поэтому вы не можете опасаться быть в чем-нибудь
обвиненным,
если будете поступать согласно с нашими намерениями; на всякий же случай
посылать вам заблаговременно наставления нельзя. Желательно было бы, чтоб в
Сенате был хотя один член, который бы подкреплял короля и его партию и
действовал против французской системы, да чтоб при короле безотлучно находился
человек, который бы внушал ему основательнейшие мысли; но способы для
достижения этого отсюда вам предписаны быть не могут. В дальнейшее вам
наставление
можно написать одно: чтоб вы, не раздражая ни той, ни другой партии, зорко
смотрели на все их интриги и происки и предостерегали наши интересы, которые
состоят в соблюдении тишины на Севере и в неизменности шведской
правительственной формы».
Панин указал на Левенгельма как на человека, способного играть означенную
роль в Сенате, и на генерала Дюринга как на человека, который должен постоянно
внушать королю добрые намерения; но так как оба они должны действовать согласно
с русскими интересами, то необходимо обоим им давать пенсии, именно: первому –
в 1000 червонных, а графу Дюрингу – в полторы тысячи рублей.
Восстановление добрых отношений Швеции к Англии принималось в России как
дело до высшей степени желанное, ибо дворы русский и английский сближались все
теснее
и теснее, что входило, как известно, в основание политики русского канцлера. От
20 июля граф Чернышев писал из Лондона: «В обыкновенную мою в прошлую среду
бытность у герцога Ньюкестля как только он меня увидел, то спросил, имею ли я
какое повеление от своего двора, и когда я ему отвечал,
