время революции и при Станиславе управлять всем, Полоцкие хотели того же и
при нынешнем короле, но, встретив помеху в Чарторыйских, воспылали к ним
злобою, хотя Чарторыйские поддерживают себя единственно личными достоинствами,
а нисколько не милости королевскою, от которой ничего не получали: чем были
прежде, до революции, тем и остались, равно как и старый граф Понятовский.
Всему свету известно, что во время турецкой и шведской войны дом коронного
гетмана был прибежищем турецких и шведских эмиссаров, которые там обыкновенно
собирались, соглашались насчет мер своих против России, через Полоцкого
получали нужные им известия; у него, как на почтовом дворе, держали свою
переписку; он с сообщниками во время шведской войны поднимал против России
конфедерацию, отчего произошли бы опасные следствия, если бы Кейзерлинг не
нашел в коронной маршале Мнишек орудия для успокоения конфедератов, к чему
немало способствовали также старания Ржевского, Чарторыйских и Понятовского. На
всех сеймах коронный гетман производил крик и жалобы против России, не имея к
тому ни малейшего повода, ибо Кейзерлинг остерегался действовать против Полоцких
враждебно, напротив, старался приласкать их подарками и, этими средствами
привлекши на свою сторону графиню Мнишек, тещу гетмана Полоцкого и сестру Тарле,
равно духовных и адъютантов гетмана, мог узнавать заранее о всех враждебных
России замыслах и предупреждать их. Такие отношения Кейзерлинга к По-Тоцким не
могли нравиться Чарторыйским; но Кейзерлинг дал знать последним, что их заслуги
и благонамеренность известны русскому двору и они могут совершенно положиться
на его покровительство; но он не может мешаться в их отношения к Полоцким, ибо
России нужно одно – сохранение в Польше спокойствия, восстановление которого
России так дорого стоило, а сам он, Кей-зерлинг, просит их, что если б он
потребовал от них чего-нибудь несогласного с благом Польши и дружбою между нею
и Россиею, то они б не исполняли его требования, а противились бы ему всеми
силами. В таком положении Кейзерлинг оставил дела в Польше, когда был перемещен
во Франкфурт. Но и здесь он получал известия, что Полоцкие продолжают
действовать по-прежнему в видах Франции без обращения внимания на своего
короля. А теперь делается то же самое: воевода сендомирский получает от Франции
пенсию в 4000 червонных; воеводе Бельскому в последнюю бытность его в Париже
подарено 10000 ефимков; там он недавно и проект подал, каким бы образом
свергнуть графа Бриля. При короле для польских дел находится теперь подканцлер
Во-джицкий,
который скорее предан Полоцким, чем Чарторыйским; великий канцлер коронный Ма-
лаховский
сначала не держался ни той ни другой партии, но так как он выдал дочь за одного
из Полоцких, то, пожалуй, скорее будет действовать в интересах этой фамилии. «Я
не усматриваю, – замечает Кейзерлинг, – каким бы способом Полоцкие могли быть
отвлечены от своих обязательств с Франциею и наведены на другой путь; опыт
показал, что все представления и милости остались напрасными, и потому никогда
ни Россия, ни король не могут доверять этим людям, которые не упускают ни
одного случая к злым делам. Однако благоразумие требует не раздражать их;
здешний
двор думает так же, и я не премину утверждать его в этом мнении. Что же
касается вольного голоса (liberum veto), то мысль о его ограничении не новая и
не Чарторыйским принадлежит, а По-Тоцким, которые уже не раз и старались об
этом, и если б они при короле получили такую же власть, какую имели во время
междуцарствия, то давно бы уже отменили вольный голос, и эта отмена была бы
гораздо выгоднее им, чем Чарторыйским, потому что они и в Сенате, и в палате
послов
имеют гораздо более приверженцев и потому во всяком случае обеспечены насчет
большинства
голосов.
1750 год Кейзерлинг начал опять неприятным для Елизаветы известием о
разговоре с коронным подканцлером Воджицким по поводу Курляндии. Воджицкий
объявил ему, что получил из Польши письма, в которых многие магнаты домогаются,
чтоб он сделал королю наисильнейшие представления о необходимости скорейшего
решения курляндского дела; что это дело заслуживает теперь особенного внимания,
ибо некоторые иностранные дворы хотят воспользоваться им ко вреду России и
Польши. В апреле Кейзерлинг вместе с двором переехал из Дрездена в Варшаву и в
мае уведомил о богатом политическими последствиями браке коронного гофмаршала
Манишка
с дочерью первого министра Бриля, а Мнишек был родной брат коронной гетманши
Полоцкой,
вследствие чего Полоцкие были очень довольны. Когда Кейзерлинг выразил Брилю
надежду, что этот союз с Полоцкими не произведет перемены в его отношениях к
общим друзьям и в господствовавшем до сих пор политическом плане, то Бриль
отвечал, что он не отдаст интересы своего государя в приданое за дочерью; такие
же обнадеживания делал он Чарторыйским и Понятовским. Во второй половине мая
примас от имени всех сенаторов подал королю адрес о необходимости