барства нашего успех в восприятии престола безо всяких дальностей и не учиняя
никакого кровопролития получили; и яко же мы в том благодарны есть господу
богу, подателю всех благ, за неизреченную его милость к нам и всему государству
нашему, так, имея во всемилостивейшем нашем рассуждении и верную службу
вышеописанных,
не можем остаться, не показав особливой нашей императорской милости к ним».
Милость состояла в том, что офицерам гвардии и двух полков – Ингерманландского
и Астраханского – выдана была денежная сумма, равнявшаяся третному жалованью;
солдатам выдано было на Преображенский полк 12000 рублей, на Семеновский и
Измайловский – по 9000, на конный – 6000, на Ингерманландский и Астраханский –
по 3000. Гренадерская рота Преображенского полка получила название лейб-
компании,
капитаном которой была сама императрица, капитан-поручик равнялся полному
генералу, два поручика – генерал-лейтенантам; два подпоручика –
генерал-майорам, прапорщик – полковнику, сержанты – подполковникам, капралы –
капитанам. Потом унтер-офицеры, капралы и рядовые пожалованы были в
потомственные дворяне; в гербы им внесена надпись: «За ревность и верность».
Обер– и унтер-офицеры и рядовые лейб-компании получили деревни и некоторые – с
очень значительным числом душ, например адъютант Грюнштейн – 927 душ; 258
человек рядовых получили каждый по 29 душ. Богатое пожалование Грюнштейну
объясняется тем, что он был постоянно на первом плане между гвардейцами,
усердствовавшими Елизавете. Сын саксонского крещеного еврея Грюнштейн 18 лет
приехал в Россию искать счастья, начал торговать, накопил денег, отправился в
Персию, где прожил 11 лет, но, возвращаясь оттуда с значительным состоянием,
был в степи ограблен, избит и оставлен замертво двумя астраханскими купцами;
очнувшись, был захвачен в плен татарами, как-то освободился от него и,
возвратившись в Россию, начал дело против ограбивших его купцов, но хлопотал
понапрасну, потому что противники задаривали судей. В отчаянии Грюнштейн
поступил
рядовым в Преображенский полк и перешел из лютеранства в православие. В
последний же день 1741 года отняты были всякого рода пожалованья у тех, которые
получили их не от коронованных государей, т.е. в царствование Иоанна VI, кроме
тех, которые были произведены в чины по удостоению командирскому.
Обер-офицеры и солдаты лейб-компании получили деревни из описных имений тех
лиц, которые были арестованы в ночь на 25 ноября. Главным из них был Остерман –
оракул трех царствований. Мы видели, что суд, и суд неправый, над ним уже был
произнесен во втором манифесте о воцарении Елизаветы, где на него сложена была
вина скрытия распоряжений Екатерины I и, таким образом, устранения дочери Петра
Великого от престола; поэтому уже никто не мог ждать помилования знаменитому
министру. Над Остерманом накопилось много ненавистей. В восшествии на престол
Елизаветы
выразилось противодействие порядку вещей, господствовавшему в два
предшествовавшие царствования, когда на главных местах с главным влиянием на
дела военные и гражданские явились иностранцы. В последнее время Остерман
оставался представителем этого порядка, самым видным и влиятельным из людей
иностранного происхождения, о котором внутри России говорили, что он немец и
потому запечатал «Камень веры», с именем которого и за границею соединяли мысль
о немецком управлении Россиею. После переворота 25 ноября люди, стоявшие
наверху и стремившиеся ко власти, все были враждебны Остерману, все имели с ним
старые счеты; друзей не было, тем более что характер знаменитого дипломата
отталкивал, а не привлекал, такие характеры осуждают людей на одиночество.
Таким образом, за Остермана не могло быть ходатаев у новой императрицы, все
спешили наперерыв вооружать ее против него, всеобщею ненавистью оправдать ее
личное нерасположение, а это нерасположение, как мы видели, было велико.
Елизавета
не любила Остермана, потому что с его стороны не встречала к себе ни малейшего
сочувствия, на которое считала себя вправе как дочь Петра Великого, выведшего
Остермана; с Петра II между Елизаветою и Остерманом должны были начаться
столкновения, борьба за влияние; при Анне примирения быть не могло, в последнее
время к нерасположению присоединялся страх. Елизавета более чем кого-либо
боялась Остермана, а это чувство не располагает к любви; мы видели, что
Елизавета
даже не могла сдерживаться и позволяла себе выходки против Остермана, который
платил тем же; при всей своей осторожности и скрытности он не мог удержаться и,
когда пришли арестовать его, сделал выходку против Елизаветы, что, разумеется,
не могло содействовать к смягчению гнева новой императрицы.
Комиссия, которой было поручено производить следствие над Остерманом с
товарищами, состояла из генералов Ушакова и Левашова, тайного советника
Нарышкина, генерал-прокурора князя Трубецкого и князя Михаила Голицына.
Остермана спрашивали, зачем он не приводил в
